Интервью с настоятелем храма Святителя Николая в Толмачах, заведующим кафедрой пастырского душепопечения Сретенской духовной академии
О неразрывной связи между обителью и храмом Святителя Николая в Толмачах при Государственной Третьяковской галерее рассказывает его настоятель, заведующий кафедрой пастырского душепопечения Сретенской духовной академии, наследник 300-летней священнической династии протоиерей Николай Соколов.
– Отец Николай, в этом году празднуется 30-летие возобновления богослужений в Сретенском монастыре и 25-летие Сретенской духовной академии. Вы являетесь заведующим кафедрой, преподавателем важнейшей для будущих священников дисциплины – миссионерской. Какова, по-Вашему, роль Сретенской духовной академии в жизни нашей Церкви?
– Я только второй год учу в академии, но давно знал ее, потому что был в хороших отношениях с владыкой Тихоном (Шевкуновым) и именно по его благословению оказался здесь. Академия играет сегодня большую роль, выпускает хорошие кадры, есть интересные наработки. Особенно меня умиляет, когда ко мне приходят семинаристы на четвертом курсе и рассказывают, что на первом курсе – когда они жили в скиту – у них было самое лучшее время. Свежий воздух, коровки, посевы и так далее. Не случайно владыка Тихон задумал такую систему обучения: чтобы приучить молодых людей к хозяйству, дать им возможность научиться доить коров и получить прочие практические навыки. А главное, помочь увидеть красоту мира, которой многие не видели.
– Может быть, и от современной столичной суеты оградить…
– Да, и это тоже.
– Есть ли у Вас личное отношение к монастырю, к академии? Вы успели полюбить их за эти годы?
– Я всегда был к ним неравнодушен. Во-первых, там хорошие службы. Вечерами я часто открываю трансляцию и слушаю, как мои ребята, студенты, читают и поют. Когда у меня есть возможность, я тоже служу там. Это дивное, намоленное место. Я помню время, когда монастыря там еще не было, там была община отца Георгия Кочеткова. Помню, я там отпевал близких людей. Вообще было много моментов, связанных с обителью. Монастырь – это образ духовной жизни. Слава Богу, что он восстановился.
Что связывает храм, в котором я служу, и Сретенский монастырь? Конечно, Владимирская икона Божией Матери. Там ее встретили, там она пребывала долгое время. Поэтому престольный праздник обители – именно день встречи, «сретения» Владимирской иконы Божией Матери. Я помню великое событие, когда мы туда возили ее из Третьяковской галереи: 8 сентября 1995 года, в день Сретения Владимирской иконы Божией Матери и 600-летия со дня основания монастыря. Архимандрит Зинон тогда написал копию (которая сейчас, по-моему, находится в Оптиной пустыни). А теперь эта великая христианская святыня хранится в нашем храме святителя Николая в Толмачах, и это связывает его со Сретенским монастырем. У нас есть духовное единство.
Сказать, что я как-то участвую в его жизни, не могу, а вот с владыкой Тихоном мы хорошо общаемся, иногда видимся, и у нас есть общие духовные идеалы. Мы понимаем друг друга всегда с полуслова. Те дни, когда мы встречались в Печерском монастыре, пока владыка был там, или встречаемся с ним в Москве, оставляют хорошие добрые впечатления. Он делает очень большое дело для Церкви; делает много того, чего другие не делают, и говорит хорошие, смелые вещи, которые некоторых людей коробят, а других, наоборот, радуют. Владыка бескорыстен; он человек, совершенно не имеющий, на мой взгляд, меркантильных интересов. Он заинтересован жизнью Церкви. К тому же он хороший режиссер и знает, что и как сказать, как держаться с людьми разных слоев. И умеет правильно исполнять порученное Патриархом послушание на «корабле» Церкви, который Святейший ведет через «льдины и рифы».
– А можно ли говорить об особой миссии вашего храма?
– Конечно. У нас задача просветительская и миссионерская. Я знаю, что посетители иногда приходят к Владимирской иконе одними, а уходят другими – глубоко верующими людьми со слезами на глазах. Если правильно их встретить, поговорить, они уходят преображенные. Но это не наша заслуга, это благодать Божия, которая незримо действует на людей, поэтому наша миссия – сохранить храм-музей, где великие святыни имеют возможность быть доступными для молитвы, поклонения и радости.
– Вы замечаете сегодня разобщенность среди верующих? Каковы должны быть личные усилия православных людей для ее преодоления?
– Сейчас это одна из проблем многих приходов. В частности, и нашего. Определенная отгороженность от других. Боязнь куда-то пойти, что-то узнать, внести что-то свое – а вдруг это будет неудобно для кого-то из прихожан, священников или кого-то еще… На протяжении тридцати лет, что я служу в Толмачах, в лучшем случае пять-шесть приходов побывали у нас, молились и трудились. Из тысячи приходов в Москве! Желания прийти нет. Единение православных людей должно быть, к нему нужно стремиться. Но нужно делать это не навязчиво, а открывая свое сердце. Я пытаюсь. Нужно встречаться и говорить с людьми, но чтобы это было неформально.
– Батюшка, Вы общаетесь с молодыми людьми, студентами. Как Вам кажется, отличается ли их восприятие духовных проблем нашего времени от видения людей Вашего поколения?
– Поколения, безусловно, разные. Когда тебе 75–80 лет – это одно, а когда 25 лет – совсем другие представления о жизни. Ребята прислушиваются, но я думаю, что у них свое видение жизни, и это не совпадающие точки зрения. Да этого и не должно быть. Каждое поколение по-своему воспринимает мир, и мы не должны этому препятствовать. Направить, сказать, вразумить, помолиться за человека – это наша задача. Но навязывать свое мнение не стоит. На вкус и цвет товарища нет, тем более в историческом плане. Я думаю, что и невозможно современной молодежи навязать свое мнение. Но подсказать им можно и нужно. Дальше пусть читают и разбираются – для этого и существуют книги.
– Вы являетесь заведующим кафедрой, которая очень важна для будущих пастырей. Расскажите об особенностях их воспитания. Сложнее или проще стало обучение семинаристов?
– В чем-то сложнее, в чем-то проще. В чем-то ребята стали интереснее, они охватывают больший горизонт знаний. Но трудно сказать, идет ли это знание им на пользу. Печально то, что многие не понимают, куда пришли, и думают, что за этим стоит некая работа. А это не работа, а служение и призвание. Призвание миссионера в том, что он должен быть готов полностью отдать себя, забыть себя. А себя забыть очень трудно… Поэтому задача душепопечения, прежде всего, в том, чтобы начать со своей души, изменить себя. Как мы можем изменить других, когда не знаем, как с собой поступить? Важно научить ребят властвовать над собой. Мы же свободные люди: можем есть, можем не есть, можем пить или не пить, идти или не идти. Если мы найдем себя в правильном отношении к Богу, к миру, к людям, то тогда мы можем что-то говорить другим.
Надо отметить, что контингент ребят сильно изменился. Кардинально отличается от того, что был 20–30 лет назад. Тогда молодые люди просто «рвали на куски» любой запрос, который они имели, они с благодарностью принимали любую книжку, любую записку. Сейчас, к сожалению, замечается большое равнодушие. Боюсь, что многие потом не будут священниками, которыми должны были бы быть. У некоторых просто нет элементарного навыка культурно здороваться, прощаться, говорить. А кто-то даже не может просто поклониться – проходят мимо и будто не видят никого. Не хватает внутренней культуры.
Это можно преодолеть. Нужно и должно воспитывать. Но это процесс длительный и забота не одного отца Николая, а многих педагогов нашей академии, которые с честью стараются выполнять свой долг. Вопрос это непростой, и задача нелегкая.
– Как Вы считаете, актуально ли сегодня понятие «русской души», или оно осталось в культуре прошлого? А сейчас мы, русские, потеряли свою уникальность и у нас нивелировались душа и сознание?
– Русская душа никуда не делась, она здесь. Просто человек, имеющий эту душу, должен понимать, что такое Россия, история России, духовная жизнь России. Вообще душа любого человека, особенно русского, – она по природе христианка. Она идет к Богу, к радости, к миру, прощает, имеет тот мир, который дан именно на Руси человеку, и никак она не потеряна. Она идет по жизни вместе с Россией. Другое дело, что сегодня многие потеряли историческую связь. Я порой спрашиваю у молодых людей, и у своих внуков тоже, допустим, кто такой Ленин… а они этого не знают. Всё куда-то ушло. Духовная жизнь связана со всем миром. Русский человек тоже настолько аккумулировал в себе мировую культуру, что всё, что есть доброго в мире, – плоды трудов писателей, композиторов, художников – они и в этой русской душе проявляют себя. И сегодня есть творческие порывы, которые показывают, что Русь жива.
– Реально ли сегодня сформулировать национальную идею России, или это утопия?
– Некоторые считают, что это самодержавие, другие – что демократический строй… У меня много самых разных прихожан, и я знаю разные мнения, но считаю, что мыслить о самодержавии и молиться о даровании царя сегодня не нужно. Это совсем ни к чему, уже прошел этот этап. Вот недавно королева Дании ушла в отставку, ей под 90 лет. Все датчане рады, что она у них была, и рады, что есть продолжение, теперь у них будет король… Россия этот период прошла. Сегодня даже мысль о том, что у нас будет какой-то государь или государыня, у некоторых вызывает неприязнь, отторжение. Я это на себе почувствовал, когда приезжала великая княгиня Мария Романова и наградила меня Царским Орденом дома Романовых. Я заметил, как поменялось ко мне отношение. Некоторые стали на меня косо смотреть – как на монархиста. А я к этому никакого отношения не имею! Мы просто участвовали с великой княгиней в одном проекте, и она отблагодарила за этот проект.
На самом деле, национальная идея в том, что Россия должна быть самобытной и свободной страной. А уж кто будет ей править, и как это будет выражаться, трудно говорить.
– Батюшка, Вы не раз упоминали о Промысле Божием в Вашей жизни. Можете сказать, что постоянно ощущаете этот Промысл? Или бывает, что теряете его из виду и не знаете, как поступить?
– Задачи передо мной, как и перед всеми, возникают каждый день. Но у нас в молитве «Отче наш» есть слова: «Да будет воля Твоя». Что бы ни происходило в нашей жизни, читая эту молитву, мы говорим: «Господи, да будет воля Твоя». Да, не так, как я хочу, хотя хотелось бы, чтобы было именно так. Если говорить про Промысл в жизни как таковой, то, конечно, я могу передать всем, что живу «под кровом Всевышнего», как писала моя мама. Промысл Божий действует ежедневно и ежечасно.
Иногда встречаю человека и думаю, почему его встретил? И буквально через час понимаю, что именно он и был нужен в тот момент. Или, наоборот, что-то человека отводит по неким вдруг возникающим причинам. Значит, еще не время. Я говорю, что никогда не нужно торопиться. Скажи: «Господи, помоги!» Пройдет час-два, а лучше день, и смотришь – а проблема, которая была как будто бы ужасно трудна, вдруг куда-то ушла… Но об этом нужно постоянно просить Бога и молиться, то есть Промысл Божий проявляется в молитвенном общении и в духовном утешении через чтение Писания. Иногда берешь Евангелие, читаешь – хотя, казалось бы, уже знаешь наизусть многие страницы – а как будто открываешь заново и понимаешь, что тебе нужно.
– Вы любите читать Евангелие не на богослужении, а просто для себя?
– Так как службы почти ежедневно, то я читаю каждый день, указания на эти фрагменты есть в календарях. А «для себя» вечерами стараюсь прочесть за год всё Евангелие. Не так много времени на это остается, но две-три странички в день могу прочесть. Деяния апостолов – это тоже духовная пища, они тоже помогают увидеть Промысл Божий в нашей жизни.
– Вам знакома проблема «выгорания» священника?
– Я знаю, что есть у некоторых такая проблема. Важно понять, что за этим стоит. Болезнь какая-то, психика человека не выдерживает, что-то еще… Но я считаю, что если человек пришел в Церковь по призванию, то выгорания не может быть. Какое может быть у меня выгорание, когда мой дед расстрелян, другой дед тоже пострадал, папа был репрессирован… Сгорание в кострах – это было. А выгорание… Считаю, что это неправильный термин. Хотя есть священники, к сожалению, с которыми со временем что-то такое случается. А где терпение? Где смирение? Да, ты можешь в какой-то период потухать. Нельзя гореть все время; свечка, бывает, потухнет, и уголечек тоже… Но, если на него подуют, он опять разгорится. Так вот надо найти в себе возможность, чтобы кто-то подул. Кто-то пришел и сказал то, что нужно в этот момент. А не так: хлоп кадильную крышку – все, конец. Как мне один батюшка сказал: «Келья – гроб, дверью – хлоп, сижу спасаюсь, ни с кем не знаюсь». Это шутка, но тем не менее есть люди, которые идут этим путем. И на что такой человек себя обрекает? У тебя же есть сан, ты перед Богом отвечаешь! А где твоя вера?
К сожалению, приходилось встречать и священников, которые добровольно отказываются от служения, говоря, что они нашли более интересную для себя работу. Какое уж здесь выгорание. Это другое.
(Продолжение следует.)
Беседовала Наталья Крушевская
Протоиерей Николай Соколов
Поддержать монастырь
Подать записку о здравии и об упокоении
Подписывайтесь на наш канал
ВКонтакте / YouTube / Телеграм