Владимир Путин, отвечая на вопросы воспитанников образовательного центра для одаренных детей «Сириус» в Сочи, рассказал о своих главных ценностях. «Первая – это сама жизнь, это самая большая ценность, далее – любовь и свобода», – сказал президент, отметив, что по каждому из этих понятий «написаны трактаты». В ноябре в России были утверждены основы государственной политики по сохранению и укреплению традиционных духовно-нравственных ценностей.
– Нет, Серафима Сергеевна. Так, как вы, никто сейчас не живет.
Из раза в раз в беседе с учениками я поднимаю вопрос о смысле и ценности жизни, о благородстве и порядочности. И о том, что нет смысла ждать награды за правильные поступки, поскольку быть хорошим человеком – это и есть награда.
Они не соглашаются и предлагают оглянуться по сторонам, не витать в облаках, а спуститься на землю. Так сейчас уже никто не живет.
…Мне было всего двадцать, когда я устроилась в музыкальное училище преподавателем истории. Я только закончила институт и розовые очки с двойными линзами еще прочно сидели на моем носу. Я твердо верила в то, что изменю мир к лучшему. Костьми лягу, но сделаю его добрее и честнее.
Мои ученики, категоричные и бунтующие, как все подростки, вообще отрицали правильное, доброе и вечное. Это были мальчики, получавшие музыкальное образование. И почти сплошь – со сложными судьбами. Девочки в этом учебном заведении никогда не учились.
Да, мои студенты были людьми творческими и непредсказуемыми, но все же следовали общемировой тенденции. Их отличало равнодушие к знаниям и интерес к технологиям. Они уверенно ниспровергали традиции и моральные ценности. При глубоком безразличии к проблемам окружающих, страдали от собственной обостренной ранимости. Отчаянно нуждались в том, чтобы их поняли и приняли такими, какие они есть, и отталкивали от себя всех вокруг.
И тут в их отлаженной жизни появилась я с твердым намерением все исправить. При знакомстве мой первый вопрос к каждому из них был:
– Какой у вас смысл в жизни?
И оказалось, что почти все хотят много денег, хороший дом, красавицу жену и детей. А я семь раз по сорок пять минут вещала о великих людях древности и современности и о настоящих ценностях и смыслах. О том, что нужно целиться в Луну. Да, риск промахнуться велик, зато есть шанс остаться среди звезд. И, наконец, о том, что в мире всё относительно, и с красивой женой невозможно будет жить, если она при этом глупая и злая. Пожалуй, это был первый и последний раз, когда я по-настоящему увидела квадратные глаза.
С тех пор я взяла за правило разговаривать часами со всеми вместе и с каждым по отдельности. Наверное, неосознанно я пыталась компенсировать внимание, которое они недополучили в семьях. Была им старшей сестрой. Кормила яблоками и конфетами. Дарила подарки на Новый год. Водила на экскурсии, выставки, фильмы. Обязательно посещала их концерты, восхищалась и хвалила. Всеми силами старалась заинтересовать своим предметом и биографиями великих людей… Я выбивалась из сил в стремлении перевернуть мир, не имея точки опоры.
Через три года я уволилась. Нет, я не разочаровалась в своих идеалах, но поняла, что в таком напряжении долго жить невозможно. Но три года – огромный срок. За это время можно многое успеть. И хоть порой меня охватывало отчаяние, я не сдавалась.
И мы снова и снова возвращались к разговору о вечных ценностях и о тех, кто живет не так, как другие, вопреки всему. Чаще всего я рассказывала об исторических личностях и о том, что они сделали, чтобы стать великими. Ученики слушали с интересом, но истории о далеком прошлом их только убеждали: раньше было по-другому. А сейчас так никто не поступает. Еще я рассказывала им о людях, с которыми была знакома лично и о своих родных. И это им нравилось куда больше, поэтому реакция была живая, яркая. Особенно если речь шла о Великой Отечественной войне. Не знаю, почему она так их интересовала. С другой стороны, именно в катастрофические моменты ярче всего раскрывается личность. Героизм или подлость проявляются особенно отчетливо, а все наносное исчезает. Должно быть, моим ученикам хотелось понять, как это – выживать в невозможных условиях. И я рассказывала…
…Моему дедушке, Михаилу, было всего 18, когда он оказался под Севастополем в 1942 году. До этого он уже воевал под Москвой, получил контузию под Наро-Фоминском, чудом остался жив. Несколько месяцев провел в Астрахани в госпитале и теперь снова вернулся на фронт. Ему было 18, но по документам 19. Он приписал себе год, чтобы его мобилизовали.
В Крым он прибыл в мае, с последними эшелонами. К концу июня немцы оттеснили наших к морю. Они не вступали в бой, а просто держали русских под круглосуточным огнем, а потом оставшихся в живых взяли в плен.
Летняя жара набирала силу, у солдатиков не было никакой воды, кроме морской. Они пытались ее пить, размешивали с сахаром, чтобы было не так противно. От этого их рвало кровью. К колодцу было не подойти – всех смельчаков расстреливали из пулеметов. Наконец, выживших взяли в плен и погнали в концлагерь, который находился тогда в Бахчисарае. Михаила оглушило взрывом. Он потерял сознание. Пришел в себя уже в лагере.
От Балаклавы, где их взяли, до Бахчисарая 36 километров. И весь этот невероятно длинный путь его тащили на себе однополчане, такие же, как он, молоденькие мальчики. Чуть старше моих учеников, чуть младше меня. Измученные голодом, жаждой и страхом перед будущим, под палящим солнцем они несли парня, в общем, для них чужого. И ведь они даже не знали, доживет ли он до конца пути. Что ими руководило? Честь? Любовь к ближнему? Жажда жизни не только для себя, но и для всего вокруг?
Как бы там ни было, это были люди, которые поняли ценность жизни во всех ее проявлениях. И я прекрасно осознаю, что именно этим мальчикам обязана своим существованием. Стоило им решить, что раненый Михаил не их проблема, его бы добили немцы. И на свет уже никогда бы не появились шестеро его детей, двадцать четыре внука, среди которых и я.
После этого имею ли я право рассуждать о том, что жизненные ценности меняются, теряют свою актуальность?
Или вот, другая ситуация, которая случилась уже с моей бабушкой, Антониной. На войну ее взяли в 1944 году, телефонисткой. Ей было 16, она только окончила школу. На фронт она не попала и служила в тылу. Их полк был расквартирован в Ковеле, там она и познакомилась с дедушкой.
Но это после. А пока она жила в женском общежитии, выполняла возложенные на нее обязанности на коммутаторе, а в свободное время ходила на танцы. Очень уж Антонина любила танцевать. И жизнерадостности ей было не занимать, несмотря на крайне сложные условия ее жизни.
Какие? Взять хотя бы такое обстоятельство. Один офицер, наш, русский, повадился отлавливать девушек вечерами в парке за общежитием. Приставлял наган (это бабушкино слово) к виску и насиловал. И никто не осмеливался возразить… Однажды он выловил и Тоню. Приставил по обыкновению дуло и начал с угроз.
«А меня такое спокойствие охватило тогда, что аж весело стало. Я ему в глаза посмотрела и говорю:
– Стреляй!
Он зубами заскрежетал и крикнул мне:
– Уходи! Быстро!
И я побежала».
Разве могу я не оценить по достоинству смелость и самоуважение моей бабушки? Я это ценю и испытываю огромную благодарность за то, что она не дала себя сломать и унизить. Этот урок – самый ценный подарок от нее нам, внучкам.
…Тетя Лариса на самом деле для нас двоюродная бабушка, но вслед за родителями мы зовем ее тетей до сих пор. Ей 89 лет. Несколько месяцев назад она отпраздновала свой день рождения с тортом, свечами и красивым платьем. Когда я поздравляла ее по телефону (к сожалению, у меня не было возможности приехать), она сказала мне:
– Я такая счастливая! Как много радости выпало на мою жизнь! И профессию я выбрала для себя лучшую. Ты знаешь, я шью уже больше 70 лет и мне не надоело. Ближе к зиме поеду к отцу Владимиру (ее племянник и мой дядя). Нужно украсить плащаницу вышивкой. Потихоньку покупаю камушки, жемчуг, бисер для работы.
Тетя Лариса считает свою долгую жизнь счастливой, она в своем праве. Что удивительно, ее счастью не помешало трудное военное детство. Мы же сейчас все беды и несчастья объясняем проблемами детства. А ей было шесть лет, когда началась война. Отец ушел на фронт, больше она его не видела. Мать осталась одна с двумя детьми. Благо они успели до войны перебраться из города в деревню. Было это в Белоруссии. Немцы пришли очень скоро. Они не церемонились и убивали всех без разбора. Особенно тех, кого подозревали в связи с партизанами. И тетя Лариса помнит отчетливо, так, будто произошло это вчера, запах гари, жар пылающего дома с сараем и пронзительный рев запертой там скотины.
Немцы жгли имущество начальника партизанского отряда. Они рассчитывали уничтожить его мать. Та осталась с внуками в деревне, поскольку были сильные морозы. Слава Богу, они не сгорели. Успели спрятаться в одной из тех ям, в которых зимой хранили овощи.
Помнит тетя Лариса и то, как она сама бежала босиком через снежный лес ночью. Помнит свист пуль и отдаленные резкие фразы на чужом языке. Обуви, да и вообще теплой одежды у них не было – кто-то украл чемодан еще в начале осени. Как же плакала тогда мать! Но мир не без добрых людей. Их приютила какая-то семья в одной из глухих деревушек. Они не только пустили в дом, но и за стол ни разу не сели без нежданных гостей. Делились всем, что у них есть. А немцам, когда те пришли, сказали, что это их родственники. Из города приехали, поскольку их дом там разбомбили. Дом в Полоцке, в котором была их квартира, действительно взорвали еще летом.
И все это – страх, холод, голод, горе – не сломило ее. Наоборот, она научилась ценить каждый мирный день. Радоваться простым вещам. Но, главное, не требовать, а отдавать.
Подобных историй множество, и не только в нашей семье. Значит, все же кто-то так живет. Пусть только старшее поколение, а новое совсем иначе. Но разве жизнь в целом стала от этих перемен лучше? Разве люди стали добрее? Не мы ли сами жалуемся на то, что теперь сложнее, а порядочных людей днем с огнем не сыщешь?
Когда я совсем уставала от противостояния с подрастающим поколением и их прогрессивными взглядами, я шла к своему папе. Не только как к отцу, но и как к священнику. Жаловалась на то, что все мои усилия бесполезны, что я ни к чему не прихожу. Обычно он выслушивал и сочувствовал, но однажды сказал:
– Дети – они как обезьянки. Повторяют все, что видят вокруг себя. Твоя задача не заставить их измениться, а только показать, что может быть иначе. Благодаря этому у них будет выбор. Не сейчас, скорее всего, а потом, когда они вырастут и должны будут нести ответственность за свои поступки.
Коротко говоря, именно сейчас ты должна им дать возможность выбора.
Не могу сказать, что тут же успокоилась, но все же эта беседа повлияла на мое отношение к происходящему. У меня появилась надежда. Она не угасает до сих пор…
Серафима Муравьева
Поддержать монастырь
Подать записку о здравии и об упокоении
Подписывайтесь на наш канал
ВКонтакте / YouTube / Телеграм