Учительнице Марине посвящается
– Мама, ты что – второй раз суп будешь солить? – засмеялась Наташа.
– А, что? Ой, нет! – Алла Сергеевна замотала головой. Как же так, сейчас бы все испортила… За рабочую неделю устаешь, приходишь домой – тут еще «вторая смена» по дому, в выходные надо успеть все, что за пять дней накопилось, да и с двумя детьми – школьницей Наташкой и шестилетним Костиком – не поспишь, не отдохнешь. То учеба, то простуда… а теперь еще и эта проблема с учительницей.
Сама Алла Сергеевна в детстве географию не любила. Но школа-то вообще не для того, чтобы ее любить! Как и работа. Это просто твой долг. Все просто: дали задание – сделал, задали – выучил и сдал.
А нынче, когда век подходит к девяностым годам, – всё какие-то новые веяния. Наташке «повезло» под них попасть: в школу пришла молодая учительница географии Марина Андреевна. И вот у них на уроках с самого сентября всё смех да веселье. И какие-то творческие задания все время, Алла и не понимает их. Наташка сначала аж плакала: «Не понимаю ничего!» И Алла вздыхала: «В наше время такого не было, никаких ваших закидонов, просто учились…»
Что хуже всего – Наташка втянулась. Делает эти необычные задания теперь и ухом не ведет. Еще и тяготиться начала остальными предметами: понимаешь ли, скучно.
– Да кто тебя в жизни веселить-то будет! – разок не выдержала Алла. – Не цирк же. Мне, что ли, весело на работу ходить да вам тряпье гладить, а?!
Наташка шмыгнула носом и состроила обиженную физиономию.
– Что, Марина Андреевна так с вами не разговаривает? – разошлась тогда Алла. – А чего ей? Своих детей-то нету!
И как сглазила ведь. Прямо в ближайшие дни позвонила ей мать Олеси Смирновой, Наташкиной одноклассницы. Сначала вроде бы по делам родительского комитета, а потом…
– …Ну и что? – не поняла сначала Алла. – Она что – не замужем?
– Замужем, конечно, еще бы не хватало, – возмущенно ответила Смирнова. – Но ведь это неприлично! С пузом – в школу! О чем наши девочки думают, глядя на нее!
И добавила, понизив голос:
– А мальчики?
Аллу пробрал холодок. Любое «неприлично» в ней вызывало ужас, уж очень строго держали в молодости родители.
– Мы, конечно, не собираемся говорить об ЭТОМ, – Смирнова упорно выделяла слово. – Ведь и без ЭТОГО у нас с учительницей Егоровой проблем хватает, вы согласны? Беспорядок на уроках, странные задания эти, мы тут всей семьей бьемся… Можно подумать, мне делать нечего больше после работы! Хотя школа и заверяет, что проверка знаний показывает очень высокие результаты, но не знаю, как в таком хаосе могут быть знания. Ну, и нравственность дороже, вы же согласны?
Алла сказала «да» и с облегчением выдохнула, когда Смирнова повесила трубку.
Да, в их время учительницы беременными в школу не ходили. И это, наверное, правильно.
Когда Марина Андреевна пропала, дети плакали, даже мальчики. На Наташкиной парте кто-то из второй смены нацарапал: «Верните Марину Андреевну!» Веселая учительница с копной кудряшек, казалось, очаровала всех, кто у нее учился, и пришедшей ей на смену коллеге пришлось приложить много усилий, чтобы, как называло это руководство, наладить учебный процесс. Завуч требовала жестких мер, «потому что так нельзя», но новая преподавательница просто посвятила по одному уроку в каждом классе спокойной беседе. В которой не стала выдавать настоящие причины того, что Марину Андреевну «попросили» из школы.
– Нам сказали, что Марина Андреевна плохо себя чувствовала, а для ребеночка это плохо, – объясняла матери Наташа. – Поэтому ей пришлось уйти не когда все женщины уходят в этот отпуск… забыла, как называется… а раньше. Но почему же она с нами не попрощалась даже? Наверное, ей внезапно плохо стало?
– Наверное… – Алла не знала, как реагировать.
– Мы теперь волнуемся за ребеночка. Но Рената Михайловна сказала, что сейчас у нее все хорошо, и малыш будет здоровым. И надо не волноваться, а учиться. И Марина Андреевна будет за нас рада. Как думаешь – она придет показать нам ребеночка?
– Не знаю, – устало сказала Алла, которой уже сообщили, что «молодая географичка» с мужем готовится переезжать в другой город. – Я только не понимаю, зачем вас посвящают во все эти взрослые дела. Рената ваша Михайловна нашла что делать: вместо урока про ребеночка говорить. Неприлично даже.
– Что же неприличного? – изумилась Наташка. – Мама, ты когда Костика ждала – мы же тоже ждали, и волновались, и только об этом и говорили! И ты на работу ходила с животиком! Я не очень помню, но папа рассказывал.
Алла растерялась совсем, поэтому поругалась на Наташку за растрепанный вид и велела отправляться в комнату и делать уроки.
**
– Так мы сами в этом виноваты, – горько вздохнула бабушка Зоя. – Сами безбожно жили, сами деток так воспитали.
Алла всхлипнула. Уже больше года она ходит в церковь. Даже мама-атеистка, когда звонит, уже не ругается. Даже муж пару раз с ней зашел «свечку поставить». И Костик вроде осваивается. А вот Наталья – ни в какую. Матери не то что дерзит – в лицо говорит, мол, «с ума сошла». Отец вчера аж руку поднял за такие слова, да Алла бросилась, остановила. Битьем не воспитаешь.
– Расскажу я тебе, – сказала бабушка, раскладывая новые упаковки свечей на прилавке. – У меня сын одно время… безобразничал. Милиция уже его знала. Позор, стыд. Работать не хочет. Я молюсь. И как-то батюшка – покойный отец Алексий, мой ровесник почти был – меня спрашивает: «Зоя Максимовна, прости, но спрошу: а во всем ли покаялась? Мы-то с тобой знаем, как в безбожном окружении легко с грехом-то согласиться…» И тут я и вспомнила. Вот именно: согласиться! На работе, на заводе, женщина была, Клара. И она носила четвертого ребенка. Ох, как к ней плохо относились! «Свиноматкой» за глаза обзывали, да и в глаза, наверное, тоже. «Тунеядка», «работать не хочет». Слухи распространяли, будто они с мужем пьяницы. Детей в школе дразнили. В общем, так и уехали они. Я сама безбожница была и тоже считала, что больше двоих детей – это плохо, да и вообще… мне так в семье говорили: выйдешь замуж – надо двоих детей, за себя и за мужа. Одного нельзя: эгоист будет. И больше нельзя: ты ж не животное. Да-да, вот так у нас говорили, я и не сомневалась. Сама я плохого ей не говорила, но ни разу ее не защитила… ох, грех какой, стыдно! Я прямо там на колени и упала: «Батюшка, исповедай меня!» Вот только с тех пор Максим мой и начал потихоньку выправляться. Сейчас семья у него, работа, все хорошо. Хотели с женой много детей – да больше двух не вышло. Как напоминание прямо о том моем грехе.
– Зоя Максимовна, – помолчав, заговорила Алла. – Зоя Максимовна, а не знаете ли, отец Сергий уже уехал на требы или еще здесь должен быть?
**
– О заблудшей Наталье… – диктовала Алла.
– Не надо так, – поморщилась Галина, сменившая покойную бабу Зою на ее «посту» в лавке собора. – Господь знает, кто из нас заблудший, а кто нет. Мы с вами хоть и ходим в церковь, а все грешники. И заблуждений у нас уйма.
– Господь-то все знает, – вздохнула Алла. – А вот ты, Галь, знаешь, почему одним Господь чудеса посылает, а другим нет? Почему кто-то получает просимое, а кто-то ничего не получает?
– А кто сказал, что он не получит позже, да больше? – хитро посмотрела Галина.
– А что мне толку от позже, мне сейчас надо, – пожала плечами Алла.
– Ну как ты «ничего не получаешь»? Смотри: живешь неплохо, даже в наше-то время, не голодаешь. Муж работу сохранил, хоть что-то да приносит, правда? А Костик что? Учится? Умница. Здоровы дети? Тем более. У меня вон Алешка как болеет, сама знаешь… А твои – слава Богу! Слава Богу!
Алла снова вздохнула.
Домой идти она не хотела. Если дома опять кавардак, а Наталья, вместо того чтоб прибраться, на гулянку снова красится – вот Алла за себя не отвечает, что тогда будет…
Но в квартире было пусто. А на столе валялась записка.
Алла прочла ее и завыла в голос. Попыталась перечитать еще раз, но от слез ничего, кроме слова «аборт», разобрать не смогла.
Куда бежать за дочерью? Как остановить? Где она? Алла вцепилась в дверной косяк и только потому не упала.
Она потом не помнила, что делала. Молилась. Причитала так, что соседи сверху начали стучать. А потом… заснула? А очнулась – оттого, что хлопнула входная дверь. Дочь, прямо в сапогах, подбежала к ней, тушь размазана по лицу:
– Мама! Я не буду аборт делать!
– Да кто ж тебя заставляет! – крикнула мать. Опомнилась, обняла дочь, заплакала. – Вырастим внука моего, вырастим!
Ни словом не помянули ни Алла, ни Наталья эту историю почти до самых родов. И только однажды, вернувшись домой от врача, рассказала дочь:
– Я тогда еще тебя не понимала. Вот этих разговоров про то, что нельзя детей убивать. Какие там еще дети, в животе? А как сама собралась… Вспомнила Марину Андреевну. Помнишь ее, мам? Она такая радостная с животиком ходила. Будто свет изнутри. Она и так всегда веселая была, а тут и совсем счастливая стала. И мы рядом с ней были счастливые. И я решила: не буду. Ну и что, что городок маленький. Пусть что угодно кто угодно говорит.
– Я им поговорю, – угрюмо ответила Алла. – Услышу от кого – получат у меня.
– Ну мама, ну не надо, – улыбнулась Наталья. – А знаешь, Катя – ну, помнишь Агапову? С Олеськой еще Смирновой дружила в моем классе? – тут меня встретила на улице и говорит: видела Марину Андреевну! Она сюда к какой-то родне приезжала. Помнит, говорит, каждого из нас, первых учеников своих. У нее вслед за тем ребеночком двойня родилась, представляешь? Как подросли – она преподавать вернулась. Все у нее хорошо.
– Спасибо ей, – прошептала Алла.
– И Ренате Михайловне тоже спасибо, – серьезно сказала Наталья. – Помнишь, ты тогда ругалась: додумались, мол, про «ребеночка» с учениками говорить? А мне вот вспомнилось это «ребеночек» – и все. Ласково так…
– Ласково, – кивнула Алла. – Не была я с тобой ласковой, дочка.
– Да ладно, мам. Я сама теперь уже мама…
Наталья по-ребячьи шмыгнула носом, улеглась головой к матери на колени и мирно задремала.
Юлия Кулакова
Поддержать монастырь
Подать записку о здравии и об упокоении
Подписывайтесь на наш канал
ВКонтакте / YouTube / Телеграм
