Светлана Ивлева
К 30-летию возобновления богослужений в Сретенском монастыре
Мое знакомство со Сретенским монастырем произошло в 1990 году, в тот день, когда я поступила в Московское художественное училище памяти 1905 года. В тот день мы с мамой и братом сели на метро на «Рижской» и поехали гулять в центр. Доехали до «Тургеневской», вышли, осмотрели старинное здание РАЖВиЗ на Мясницкой, тогда я уже знала, что это за здание, хотя и не могла в тот момент предположить, что не только в скором времени окончу это заведение, но и буду преподавать в нем. Затем переулочком пошли дальше и вышли к заброшенному храму на Лубянке, тогда улица, кажется, называлась по-другому. Вдоль дороги росли старые тополя, а по улице ходил то ли троллейбус, то ли трамвай, и когда он поворачивал, казалось, что он едет прямо на храм и обязательно в него врежется.
«Соборный храм Сретенского монастыря». 2010 г.«Соборный храм Сретенского монастыря». 2010 г.
Потом я не раз ездила по тому маршруту, и каждый раз ощущения были одинаковые. Остановка была прямо на том месте, где сейчас вход в монастырь, и так и называлась «Сретенские ворота». В тот день мы еще гуляли по Рождественскому бульвару, сидели на лавочке как раз напротив будущего храма Новомучеников и радовались жизни. Зашли еще в Рождественский монастырь, тогда здания принадлежали МАРХИ, все было в запустении.
Примерно в 1995 году, проезжая однажды по знакомому уже маршруту, я вдруг увидела, как возникла монастырская стена, ее быстро возводили из кирпича, а на следующий раз стена уже побелела и украсилась красивыми зелеными майоликами. В 1995-м я успешно окончила училище и с треском провалилась при поступлении в институт. Не смогла найти работу, и большое уныние овладело мной. Кто-то мне сказал, что в Сретенском монастыре есть иконописный кружок, берут всех. Я пришла. Была поздняя осень или начало зимы, здания были совсем ветхие, хотя было заметно, что есть заботливый хозяин и вскоре все оживет. Занятия проходили на втором этаже в помещении будущей монастырской библиотеки, там, где сейчас магазин сувенирной продукции. Тогда это были маленькие комнатки и коридор, выкрашенные побелкой и внизу, кажется, светлой охрой. Рядом, на первом этаже, располагалась первая трапезная, выбеленная, с темно-коричневыми балками на потолке, и оттуда доносились запахи монастырской кухни.
Занятия проводил Владимир Иванович Щербинин, тогда еще средних лет человек с палочкой, он немного прихрамывал. Мне дали задание растирать пигменты курантом. Помню, как плохо у меня получалось дотереть в мельчайшую пыль, а с эмульсией превратить в тонкодисперсную краску не выходило никак, оставались относительно крупные частицы минералов. Синие, красные, зеленые, охристые краски растирала, но неизменно мне указывали на брак, что было очень обидно. Только что окончила с красным дипломом училище, с блеском защитила диплом, сделала выставку, а тут… работа для подмастерья.
Дальше сказали написать пробную икону, я принесла старую кухонную доску, залевкасила, пробовала писать. Но работа не шла, ничего не получалось. Вкратце объяснили стадии работы, и все. Я скоро оттуда ушла. Но до сих пор помню, как писались иконы для иконостаса Владимирского храма. Мужчины, которые поопытнее, писали деисус, пророческий и праотеческий ряды, а женщины из прихожан – праздники. Владимир Иванович руководил работами, тут же обсуждали будущую концепцию всего иконостаса, большие двухметровые иконы ставили рядом друг с другом в коридоре. Они мне казались верхом современного иконописного искусства. Иконы в традиционном стиле я так тогда и не научилась писать.
Следующие воспоминания относятся к лету 1996 года, когда я поступала в академию и шанс прервать мрак уныния заключался в надежде поступить. Был вступительный просмотр, решалась моя судьба. Помню, как пришла на ту же скамейку на Рождественском бульваре напротив монастыря, взяла молитвослов и читала от души молитвы разным святым, скорее, это был крик о помощи утопающего в бездне житейского моря, и Господь услышал, я поступила, милостью Божией.
В 1998-м, учась на втором курсе академии, одним воскресным осенним промозглым утром я пошла на этюды. Тогда я не ходила в храм по воскресеньям, была невоцерковленным человеком. На Чистопрудном бульваре было красивое серебристое волглое прозрачное состояние, местами сошел лед, в пруду и лужах отражались деревья. Выбирая точку, я вдруг нечаянно поскользнулась, упала на лед, разбила ногу и голову. После того как в Склифе зашили рану и наложили гипс, долго болела. Я остро ощущала, что это испытание послано мне Богом за мое нерадение, я так давно не была на службе в храме. Мне очень захотелось покаяться и причаститься. Я заходила в Елоховский собор, в храм на Преображенской площади, в храм, где меня крестили, – преподобного Пимена в Новых Воротниках, но везде то не было исповеди, то, если и была, меня выпроваживали со словами лучше подготовиться. Но как готовиться лучше, я не знала, опыта не было, семья в храм не ходила.
Пасхальная открытка 2010 г., акварель.Пасхальная открытка 2010 г., акварель.
И вот, во что бы то ни стало, 3 июня я решилась осуществить задуманное. Пришла в Сретенский монастырь на праздник Владимирской иконы Божией Матери. Конечно, я не знала расписания, думала, праздничная служба начнется в девять или в десять, а оказалось, что в девять я пришла уже к моменту причащения. Горько было вдвойне, так как я прочитала необходимое правило, попостилась даже день или два – и не смогла приобщиться, так как не была на службе и на исповеди. В тот раз было много людей. И когда священник с Чашей спросил, кто еще готовился, и посмотрел на меня, я хотела ответить, что я, но промолчала, так как понимала, что это бесполезно, никто не будет меня исповедовать и причащать. На службе было хорошо, и мне захотелось прийти еще.
Вскоре я уехала вместе с другими студентами на пленэрную практику в Суздаль. В Покровском монастыре встретила Троицу. И в Духов день тоже туда пришла. Но в понедельник, в отличие от многолюдного воскресенья, из прихожан была я одна. Была удивительная служба, торжественно пели сестры в совершенно пустом, украшенном березками храме. Непреодолимо тянуло вечностью, тишиной души, радостью монашеского бытия, надмирностью, чувствовалось, как преподобная София молится с нами и разделяет эту радость.
«Суздаль. Ветреный день». 1998 г.«Суздаль. Ветреный день». 1998 г.
После Литургии к единственной прихожанке вышел священник, спросил, откуда я. Когда узнал, что из Москвы, оживился и поинтересовался, в какой храм я хожу. А поскольку я никуда не ходила, лишь недавно заходила на праздник в Сретенский монастырь, то я назвала его. Тогда священник дал большую богослужебную просфору, благословил меня ею и сказал: «Туда и ходи». Но я не торопилась. Однако вскоре случай помог.
Брат поступал в институт, и я перед академией решила заехать в храм, поставить за него свечку, чтобы он поступил, так всегда делала моя покойная крестная Евдокия Дмитриевна – ставила за нас свечку в храме, когда мы сдавали экзамены. По дороге в храм я читала все молитвы, какие знала. Приехала в Сретенский, время полдесятого, а служба еще не кончилась и исповедь идет. Был день памяти равноапостольной Ольги. Поставила свечку за брата. Подошла на исповедь, рассказала о том, что особо тяготило душу, в ответ услышала, что нужно не только как следует подготовиться, но и прочесть «Опыт построения исповеди» архимандрита Иоанна (Крестьянкина) и через три дня прийти на исповедь и Причастие. И было это, как я потом узнала, в самый день и в самое время обретения мощей священномученика Илариона в Петербурге. Я пришла через три дня, подготовилась к исповеди, потом зашла еще и еще, и так осталась. И через несколько дней, слава Богу, брат буквально чудом поступил в Строгановский институт на монументальную живопись, на одно из двух бюджетных мест, без особой протекции, впервые переступив порог института, что в те годы было в принципе практически невозможно. Настоящее чудо по молитвам священномученика Илариона!
В 1998-м в Сретенском монастыре прихожан было не более 300–400 человек, на ранней воскресной Литургии 30–50 человек успевал исповедовать один священник, а все молящиеся помещались в крошечном братском приделе, тогда галереи еще не было. Вход в братский придел с улицы располагался в те годы достаточно близко к алтарю, там сейчас дверь, перед входом были две-три ступенечки, а над дверью – икона Пророка и Предтечи Иоанна.
На поздней Владимирский храм только наполовину наполнялся молящимися, всех желающих успевали исповедовать два священника, один служил. Еще исповедь бывала на всенощном бдении, исповедовали до ночи. Из тех первых батюшек с 1998 года в современной братии остался только игумен Киприан (Партс). Старшая братия тогда были послушниками, иноками, кто-то пришел позже. Появление нового послушника становилось событием. Помню, как в 1999 году пришел в братию нынешний наместник, игумен Иоанн (Лудищев), тогда послушник Димитрий.
В те годы на службах бывали и старцы: епископ Василий (Родзянко), отец Кирилл (Павлов), схиархимандрит Илий (Ноздрин), архимандрит Даниил (Сарычев). На службах старцы вели себя очень просто, скромно, по-домашнему, стояли у стеночки в глубине храма, не выделяясь из толпы, так же незаметно служили. По внешнему виду их можно было принять за простых монахов. По первости даже обидно было, не верилось, что эти старички в старых рясках настоящие старцы. Запомнилось, как подходила под благословение владыки Василия, когда он выходил со службы с отцом Тихоном.
«Архимандрит Иоанн (Крестьянкин)». 2012 г.«Архимандрит Иоанн (Крестьянкин)». 2012 г.
Прихожане в 1990-е были удивительные: знатоки церковного устава, молитвенники, постники. В основном московская интеллигенция, почти все с высшим образованием. Мне казалось, что это были святые люди. Сейчас от того прихода почти никого не осталось. Кто ушел в мир иной, кто – в монастырь, кто по старческой немощи может ходить только в храм поближе к дому. У всех были радостные лица, потому что жили Богом, у каждого было свое домашнее правильце, в котором обязательно было каждодневное чтение Евангелия, Апостола, Псалтири, Иисусова молитва, не говорю уже о чтении утренних и вечерних молитв. И ничего напоказ, никакой фальши, фарисейства, внешнего блеска. Как в древности, когда миряне отличались от монахов только тем, что ходили на работу и воспитывали детей.
А для батюшки Тихона и братия, и семинаристы, и прихожане были как родные дети. И мы действительно были одной духовной семьей, помогали, как могли, друг другу, в первую очередь молитвой. Конечно, мы отца Тихона очень любили, да и теперь, конечно же, любим. Сейчас из тех старых прихожан бывают на службах, может, человек 30–40…
В 1990-е среди прихожан была удивительно теплая, молитвенная, благоговейная атмосфера, старались жить по Евангелию, по заветам святых отцов, много читали святоотеческую литературу и старались по мере сил и возможностей подражать в благочестии древним подвижникам. В те годы не видно было в прихожанах мирского духа, напротив, во многих было заметно любочестие. Многие знали друг друга по именам, знали, кто чем живет, действительно были одной большой духовной семьей, настоящий приход, ничего наносного. Удивительно, как люди по-настоящему любили Бога, любили друг друга, любили храм, богослужения. Все было скромно, тихо, по-семейному. В те годы все были рождены в советское богоборческое время, но христианами были настоящими, не показными «воскресными христианами». На службах благоговейно стояли на месте, не было разговоров, хождения по храму, а главное не было теплохладности, было горение по Богу, духовный подъем, все поступки сопоставляли с заповедями Божиими, советами святых отцов, ведь мелочей у Бога, как известно, нет. В основе прихода, самые старшие из прихожан, были те, кто ходил к будущему владыке Тихону, когда он был еще не архимандритом в Сретенским, а иеромонахом в Донском монастыре. Некоторые из них до сих пор работают в монастыре, в разных подразделениях.
Вспоминаю схимонахиню Михаилу, духовную дочь схиигумена Саввы (Остапенко). Очень скромная, в пестром платочке поверх апостольника, с палочкой, она никогда внешне не выделялась среди прихожан. Даже летом поверх не очень длинного подрясника всегда носила серый плащ. Кто ее не знал, не мог представить, что эта старушка – схимница. Единственное, что ее выделяло, это добрые глаза и ее молитва, которая очень чувствовалась. Скромность и простота в монастыре тогда была во всем, даже в простых асфальтированных дорожках сада, в котором инок Аркадий высаживал первые можжевельники и розы, огороженные зелененькими металлическими заборчиками с крестиками.
Во главе всего была любовь, и это чувствовалось в любом моменте богослужения, в отношении наместника к братии, к каждому прихожанину, у него все были свои. Впервые переступив порог храма, я ощутила, что пришла домой. Отец Тихон выделял каждую неделю один день для исповеди народа на Литургии, кажется, это была среда, и все, кто мог, старались попасть, так продолжалось лет десять. Помню, как батюшка Тихон на улице и в храме выслушивал людей и никогда не проходил мимо, чем мог, всегда помогал, молился, относился к каждому с большим участием, вниманием, любовью.
Отец Тихон всегда старался для храма сделать все самое лучшее: лучшие просфоры, лучший хор, самые красивые облачения, необыкновенные украшения цветами, прекрасная теплота. Искал лучших специалистов, точнее, они сами приходили к нему, появлялись самые современные хлебопекарные печи, где пекли просфоры, новейшие вышивальные машинки. И все это было для Бога и из любви к Богу. Будущий владыка Тихон начинал буквально с нуля: храм, почти не приспособленный для служб, братские корпуса в аварийном состоянии, пустая территория, где сейчас великолепный сад. И Бог всегда отвечал на его любовь, подавал батюшке Тихону: всегда в нужный момент находились готовые помочь люди, материалы, неожиданно появлялись благотворители. На моих глазах с нуля возник братский корпус, тот, где медпункт, поднимались с третьего по пятый этаж здания корпусов, выходящих на Лубянку. Вообще, все эти годы монастырь был почти постоянной стройкой, вплоть до 2017 года, когда освятили новый собор.
Все новые образа для Владимирского храма были написаны в иконописной мастерской монастыря. Помню, как потихоньку храм украшался иконами. Старинные иконы во Владимирском храме происходят из Псково-Печерского монастыря, ведь первоначально Сретенский монастырь после возрождения в 1994 году был его подворьем, часть подарены архимандритом Иоанном (Крестьянкиным), и как благословение старца – Владимирский образ Богоматери на левом столпе. Тогда росписей в нижней части храма еще не было, были белые стены, на которых в простых деревянных кивотах висели древние иконы, и среди них самая любимая Владимирская, перед которой по пятницам, кроме времени постов, служили акафисты, многие прихожане приезжали специально, чтобы попеть нараспев всем храмом акафист Божией Матери.
Певчие поначалу тоже были все из прихожан, среди которых были и выпускники певческих школ, кто-то с музыкальным образованием, у кого-то врожденный слух. Тогда были большой праздничный, братский, смешанный хоры и еще женский, который почти в том же самом составе поет и сейчас по понедельникам. Клирос в 1998-м располагался на солее, там, где сейчас находится рака. Стояло фанерное ограждение, и все. Это уже после, в 2000-х, появились лестницы с хорами. Певчие были в основном все молодые, неофиты, с горящими глазами и открытым Богу сердцем. А акафисты пели все вместе те, кто приходил на них. Службы пели и знаменным распевом, и обиходным, иногда лаврским в гармонизации архимандрита Матфея (Мормыля). Атмосфера была молитвенная. Пели очень просто, вдохновенно, без концертных номеров и партесного пения. Очень хорошо было, просто как в раю, тепло, радостно, по-домашнему. Особенно выделялся братский хор: отец Серафим, отец Лука, отец Зосима, отец Игнатий, потом присоединился отец Матфей. В те годы они были еще послушниками и иноками с мирскими именами. Но пели особенно молитвенно, по-монашески, настоящее монастырское пение. Была большая радость, когда пела братия.
В те годы сложился костяк нынешней братии монастыря. В 1998 году, кроме архимандрита Тихона, иеромонаха Киприана, вся нынешняя братия были послушниками или мирянами, а с 1999 года – студентами Сретенской духовной семинарии. На глазах у нас происходило духовное преображение, из мирянина рождался послушник, инок, монах. Прихожане тоже ходили на постриги, поэтому так получилось, что я присутствовала почти на всех братских постригах. Кто-то из братии уже ушел в вечность, как схиархимандрит Анастасий (Попов), про которого поговаривали, что он прозорлив. Помню, будучи келарем, уже в возрасте, архимандрит на плече сам носил мешки с продуктами. Тогда во всем была простота, неподдельное смирение.
В том же 1998 году погиб отец Митрофан, утонул в скитском пруду на престольный праздник Казанской иконы Божией Матери. Рассказывали, что кто-то из старцев предсказал ему, что он умрет вскоре после священнической хиротонии. Отец Митрофан, когда приезжали архиереи на его хиротонию, прятался где-то в монастыре так, что его не могли найти, но все-таки избежать рукоположения не удалось. И когда он служил свой сорокоуст в скиту, на праздник 21 июля выдалась особо жаркая погода, отец Митрофан пошел после Литургии освежиться в пруду, но поскользнулся и, поскольку не умел плавать, погиб. Братия рассказывала, как один человек из братии безошибочно указал место трагедии в пруду, когда долго не могли найти тело пропавшего отца Митрофана.
«Священномученик Иларион на Соловках». 2008 г.«Священномученик Иларион на Соловках». 2008 г.
В 1999 году произошло знаменательное событие – перенесение мощей священномученика Илариона из Петербурга. Накануне дня прославления, 9 мая, мы стояли в храме, ждали, когда внесут мощи. После того как положили гроб в раку, вслед за вечерним богослужением отслужили последнюю панихиду по Илариону, архиепископу Верейскому. На следующий день, 10 мая, при служении Патриарха Алексия II было оглашено постановление о прославлении в лике святых священномученика Илариона. Помню, как все с трепетом и замиранием сердца стояли на той службе. После Литургии все прикладывались к мощам, нам раздавали бумажные иконки, в монастыре было духовное ликование.
На начало 2000-х пришлось много постригов в обители. Конечно, никто не предупреждал заранее, что будет постриг, тем не менее многократно посчастливилось стать свидетелем этого события. Нельзя без слез слушать «Объятия Отча…», созерцать рождение нового духовного человека. Помню постриг игумена Иоанна (Лудищева) 2 января 2003 года, после которого отец Тихон пожелал новопостриженному иметь такую же любовь к людям, какую имел его святой покровитель праведный Иоанн Кронштадтский. Стало больше монахов, священников, у многих из прихожан появились новые духовники.
В 2000-е значительно увеличилось число прихожан, монастырь стал более известным благодаря трудам будущего владыки Тихона, в первую очередь после создания великолепного хора, который стал гастролировать и по стране, и по миру. С созданием владыкой Тихоном фильмов о Псково-Печерском монастыре, матушке Фросе, «Византийский урок», а особенно после выхода бестселлера «Несвятые святые» в храме начали появляться все новые и новые лица, на пасхальных и рождественских службах храм едва вмещал всех молящихся. Тогда возникли галереи вокруг Владимирского храма, была разобрана старая и возведена новая колокольня. Монастырь жил почти в постоянной стройке. Но и этого пространства достаточно скоро перестало хватать, число прихожан все увеличивалось, по большим праздникам людям приходилось стоять на улице в любую погоду и слушать службу через динамики. Новые прихожане были очень разные люди, храм стал переполнен, на службах пропали первоначальная камерность и единение, хотя, конечно, все держалось на любви к Богу и любви отца Тихона к нам.
Почти с момента возрождения обители у монастыря возникли два скита: мужской – Серафимовский в Рязанской области и женский – Ильинский в Ступино. Не раз удавалось ездить в женский скит, где жили мои ровесницы, несколько девушек, ищущих монашеской жизни. Помню, как приезжал в скит будущий владыка Тихон, служил Литургию. Послушания в скиту были самые незамысловатые – уборка в домовом храме, огород, кухня, по ночам чтение Псалтири. Вычитывали каждый день полный богослужебный круг, без священника, с обедницей. Духовного опыта тогда у всех не хватало, даже у старшей сестры Елены, ныне покойной монахини Марии (Птицыной), но за желание работать Ему Господь покрывал. Сестры посещали по праздникам Литургию в соседнем селе, недалеко был источник великомученика Пантелеимона, к нему ходили за святой водой. Недостаток духовного опыта сказался на том, что стали возникать нестроения, потом скит сгорел, но никто из сестер не пострадал, слава Богу. Многие из них впоследствии стали монахинями в Николаевском Черноостровском монастыре.
P. S. Все представленные в материале картины и открытки принадлежат кисти автора – Светланы Ивлевой.
(Продолжение следует.)
Поддержать монастырь
Подать записку о здравии и об упокоении
Подписывайтесь на наш канал
ВКонтакте / YouTube / Телеграм
