Из истории Русской Церкви мы знаем, что старчество «неожиданно» возникало то в одном, то в другом монастыре. Иногда монастырь даже с древней традицией мог долгие десятилетия и даже столетия оставаться без старцев. Само монашество изначально позиционировало себя как неотмирное образование, живущее по своим законам, направленным прежде всего на исполнение евангельских заповедей. Когда же по прошествии времени монашество стало реальным общественным институтом, старчество стало давать о себе знать в силу определенных причин – о монастырях и монашеских общинах стало широко известно людям, живущим в миру.
Схиигумен Савва (Остапенко) Схиигумен Савва (Остапенко)
В православной традиции старец – это духовный авторитет в монашеской общине (хотя иногда старец может жить обособленно, ведя отшельнический образ жизни). Он часто избирается монашеским братством и осуществляет духовное руководство насельниками монастыря или принимает несколько послушников под свое начало. Старец не только наставляет и учит, но и передает свой опыт другим. Это важный элемент старческого служения. Старец «должен» оставить учеников после себя. Таким образом сохраняется отдельный вид церковного предания – предание монашеское.
Старчество оказывало влияние не только на формирование и развитие монашеской традиции, но и задавало импульсы социальной и культурной жизни. Келейные разговоры старцев и сильных мира сего могли определить вектор в политической парадигме целого государства. Это наглядно видно из истории Византии, Рима, Греции, Грузии и, конечно, России. Известны случаи, когда авторитет монаха, не облеченного в священный сан, мог противостоять целому собору иерархов (вспомним житие преподобного Максима Исповедника).
Основное послушание старца в монастыре – молитвенно-наставническое. Старец является членом духовного собора обители, однако чужд рассмотрения финансово-хозяйственных вопросов, хотя и может в некоторых случаях высказать свое мнение. Старец дает заключительную оценку о духовной готовности того или иного кандидата на монашеский постриг.
Архимандрит Кирилл (Павлов). moseparh.ru Архимандрит Кирилл (Павлов). moseparh.ru
Несмотря на то, что старчество само по себе универсальное явление в церковной жизни, в силу национальных или культурных особенностей оно способно приобрести специфические черты, не противоречащие существенным аспектам монашеской традиции. В частности, русское старчество обладает рядом этих специфических черт. И его не всегда можно сравнивать со старческими традициями христианского Востока и Запада.
Исследователь церковной истории В. В. Экземплярский считал, что «наше старчество едва ли не с первых дней своего появления в России вступило на самостоятельный путь». В результате этого на Святой Руси возник некий новый тип старчества, «резко отличный от древневосточного»[1].
Если сравнить внешнее делание старцев древности и представителей русского старчества, то наиболее ярким отличием является следующее: древний старец, как правило, придерживался полного безмолвия, в прямом смысле слова умирал для мира, прерывал всякие, за редким исключением, социальные контакты. Русский же старец был более «социальным» подвижником. Древнее старчество – это традиция безмолвия, замкнутости, русское же старчество имеет явный социальный характер. Русские старцы играли в обществе определенную культурно-ценностную роль. Следует отметить, что старец в русской традиции всегда был сакральной фигурой, обладал личной харизмой и почитался «небесным гражданином». Двери его кельи были открыты не только для монахов и послушников, но и для тех, кому были нужны его советы и наставления. Это показывают жития преподобных Серафима Саровского и Амвросия Оптинского. Преподобный Сергий Радонежский принимал активное участие в государственных делах, был наставником русских князей.
На самобытную традицию русского старчества во многом повлиял преподобный Паисий Величковский (1722–1794). С его именем связано внедрение исихастской традиции во внутренний уклад русской монашеской жизни. Нельзя говорить о том, что до него традиция безмолвия (исихазм) была неизвестна в России, однако, подвизавшись долгие годы на Святой Горе Афон, преподобный Паисий принес не только опыт внутреннего делания в русские монастыри, но и, прекрасно зная греческий язык, перевел многие творения святых отцов, которые были неизвестны в России. В них содержалась «теория» умного делания.
Портрет святого Паисия. XVIII в. Портрет святого Паисия. XVIII в.
В XIX веке, несмотря на западные либеральные и секулярные веяния, в России стал проявляться интерес к монашеству даже среди светского общества, представители которого нередко посещали старцев. Интерес к старчеству был обусловлен как духовной жаждой, возникшей в русском обществе, так и тем, что труды многих подвижников веры и благочестия стали доступны и людям попросту захотелось увидеть живые примеры подражания древним аскетам.
В русском старчестве практически с самого его зарождения существенной особенностью стало сочетание строгого подвижничества с общением с миром, с людьми, ищущими совета, утешения и поддержки. Русский народ это очень ценил, ведь он понимал, что старец, ежедневно по многу часов принимая народ на протяжении долгих лет, жертвует своим личным временем для общения с Богом.
Внимание к старцам было не только со стороны простого народа, но и со стороны творческой интеллигенции, ученых и мыслителей. Литераторы во время расцвета старчества были частыми гостями преподобных отцов. Свои впечатления и мысли они отражали в своем творчестве.
В связи с этим интересен образ старцев в русской классической литературе. Обратимся к творчеству Н. С. Лескова. В рассказе «Запечатленный ангел» образ старца Памвы сыграл решающую роль в обращении к Русской Православной Церкви старообрядца Луки. Он был очарован кротостью и незлобием старца, за которыми скрывалась настоящая духовная величина. Сам новообращенный говорит о старце: «Согруби ему – он благословит, прибей его – он в землю поклонится, неодолим сей человек с таким смирением! Чего он устрашится, когда сам в ад просится… Он и демонов-то всех своим смирением к Богу обратит и из ада изгонит! Этого смирения и сатане не выдержать!»[2].
В русском религиозном сознании в XIX веке возникает идея «монастыря в миру». Во многом это связано с расцветом старчества в Оптиной пустыни. Старцы этой обители не затворялись в своих кельях, но имели внешние контакты с миром – принимали, наставляли, утешали. Идея «мирского» монастыря основана на том, что монашество хоть и исключительный феномен, но является частью Церкви и не мыслится вне евангельской традиции. Евангельские заповеди и для мирских, и для монахов носят универсальный характер.
Преподобный Амвросий Оптинский Преподобный Амвросий Оптинский
Если в XVIII веке в России старчество, благодаря традиции, принесенной преподобным Паисием Величковским, следовало исихастскому вектору, то уже в следующем столетии в Оптиной пустыни оно выходит в мир для духовного окормления людей. Распространение «социального» старчества в русской монашеской традиции привлекло внимание ярких представителей интеллигенции.
Оптина пустынь, ставшая в XIX веке, пожалуй, главным центром русского старчества, привлекала многих представителей интеллигенции. У русских старцев, живших в то время в этой обители, побывали Л. Н. Толстой, Ф. М. Достоевский, Н. В. Гоголь, К. Н. Леонтьев (в 1891 году принял тайный постриг в Иоанно-Предтеченском скиту Оптиной пустыни), В. С. Соловьев и другие. Встречи происходили по разным поводам. Л. Н. Толстой по большей части искал оправдания своему собственному «богоискательству», Ф. М. Достоевский искал утешения в постигших его скорбях. Он же видел в монастырях особую миссию, которая создает духовные скрепы в народе и утверждает его в вере – главном ориентире человеческой жизни.
«От нас и издревле деятели народные выходили, – говорит в романе «Братья Карамазовы» старец Зосима, – отчего же не может их быть и теперь? Те же смиренные и кроткие постники и молчальники восстанут и пойдут на великое дело»[3]. В обителях истинного монашеского духа великий русский классик видит потенциал нравственного перерождения человека от рабства к свободе[4].
По замыслу писателя, как подмечает В. А. Котельников, монастырь «и в отношении русской действительности, и в романной композиции – есть сердцевина целого, духовно активнейшая, творческая сердцевина, вокруг которой жизнь, карамазовский мир начинает строиться вверх, ко Христу»[5].
И. Глазунов. «Старец Зосима». 1982 г. И. Глазунов. «Старец Зосима». 1982 г.
В романе «Братья Карамазовы» представлено социальное иночество, которое способно духовно обновить многих, посеять в сердцах людей семена разумного, доброго, вечного. Этого могло и не быть, если бы старцы, в частности подвижники Оптиной пустыни, скрыли себя от мира в затворе и не принимали людей.
Старцы сочетают внутреннюю духовную жизнь с общением с миром, который утопает в грехах и беззакониях. Этому миру они показывают главную цель и стремление человеческой жизни – соединение с Богом. Удивительно, что свое служение старцы, ввиду некоторых исторических реалий, могли продолжать не только в монастырях. После прихода к власти большевиков многие монастыри Русской Церкви были закрыты. Старцы продолжали свое служение, живя в городах и селах.
К сожалению, русское старчество до сих пор мало изучено и недостаточно оценено русским обществом. Для того чтобы это сделать максимально объективно, нужно быть знакомым и с церковной, и монашеской традицией, знать творения святых отцов. Необходим и практический опыт – жизнь в монастыре, хоть непродолжительное время, послушание духовно опытным наставникам. Без всего этого понимание старчества невозможно.
[1] Экземплярский В. В. Старчество. Дар ученичества. М., 1993. С. 220.
[2] Лесков Н. С. Собр. соч. в 11-ти томах. Т. 4. М., 1989. С. 102.
[3] Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений, Т. 14. Ленинград, 1976. С. 285.
[4] Достоевский Ф. М. Указ. соч. С. 27.
[5] Котельников В. А. Православные подвижники и русская литература. М., 2002. С. 250.
Владислав Ершов
Поддержать монастырь
Подать записку о здравии и об упокоении
Подписывайтесь на наш канал
ВКонтакте / YouTube / Телеграм
